Нелинейный мир постнеклассической науки и творческое наследие Ж.Делеза

• 

Автор: Свирский Я.И.

Просмотров: 6931

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
Институт философии

На правах рукописи

Специальность: 09.00.08 – Философия науки и техники

Автореферат диссертации на соискание ученой степени
доктора философских наук

Москва 2004 г.

Работа выполнена в секторе Философских проблем междисциплинарных исследований Института философии Российской Академии Наук

Официальные оппоненты:

доктор философских наук, профессор Алешин А.И.

доктор философских наук, профессор Пружинин Б.И.

доктор философских наук, профессор Розин В.М.

Ведущая организация:

Московский Государственный Университет

философский факультет, кафедра онтологии и теории познания

Защита состоится 15 июня 2004 г. в 15 часов на заседании Диссертационного совета Д 002.29.15 в Институте философии РАН, в зале заседаний Ученого Совета по адресу: 119992, Москва, ул. Волхонка, 14.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института философии РАН

Автореферат разослан 13 мая 2004 г.

Ученый секретарь Диссертационного совета,

доктор философских наук Л.П. Киященко

Актуальность темы диссетрационного исследования обусловлена тем, что в нем идет речь о выявлении тех изменений в теоретико-эпистемологических и онтологических представлениях, какие имеют место сегодня в связи с формированием нелинейной постнеклассической науки. Один из важнейших аспектов нелинейной постнеклассической науки сопряжен с тем, что объекты, прежде казавшиеся уже постигнутыми с помощью средств, предлагаемых классической (и неклассической) наукой, оказались куда сложнее, чем предполагалось. Направленные на выявление специфики существования таких объектов наличные способы познания уже не столько дают ответы, сколько ставят новые вопросы. Как раз в силу того, что устоявшиеся приемы описания срабатывают далеко не всегда, появился термин «сверхсложные объекты». Сверхсложность последних определяется, в том числе, и тем, что к ним уже не может прилагаться абстракция автономной закрытой системы. Причем неустранимость связей с внешней средой фиксируется посредством признания принципиальной исследовательской установки, когда внимание познающего субъекта фокусируется на постоянном дрейфе характеристик и качественных изменениях параметров таких объектов. То есть, в фокусе современного естествознания оказываются такие характеристики мироздания, которые обозначаются терминами «неустойчивость», «самоорганизация», «становление», что ведет к пересмотру и коррекции традиционных классических (да и неклассических) принципов рационального подхода к природе, основанного на представлении о стабильности (в том числе и стабильного эволюционирования) универсума. Таким образом, речь идет о становящихся системах, формирующих «с течением времени все новые уровни своей организации, причем возникновение каждого нового уровня оказывает воздействие на ранее сформировавшиеся, меняя связи и композицию их элементов».[1] Все это свидетельствует в пользу того, что сегодня наблюдается сдвиг акцента с проблематики устойчивого, стабильного бытия на проблематику становления. Философский интерес смещается с описания «научных парадигм», задающих способы освоения реальности, на уяснение того, как происходит сама смена таких «картины мира». Пользуясь терминологией Ф.Соссюра, можно сказать, что в центре внимания оказываются не «синхронные», а «диахронные» процессы. Такой сдвиг акцента обусловлен, в том числе, и динамикой современной культуры: политическими изменениями в обществе, многообразием вступающих в конфликт событий, частой непредсказуемостью и неустойчивостью существования как на социальном, так и на природном уровнях. В этих условиях традиционные "всеобщность и необходимость", к которым апеллировало как классическое философствование, так и естественнонаучное познание, не всегда выполняют функцию надежных ориентиров для конструктивного освоения природы и социума. В этой связи не случаен поиск аналогий между средствами описания природных реалий, принятыми в естественных науках, и способами освоения мира, характерными как для гуманитарного познания, занимающегося во многом уникальными, становящимися социальными образованиями, так и для тех философских построений, которые смещают акценты в поисках фундаментальных оснований бытия с единого на многообразное, с устойчивого на становящееся, с тождества на различие и так далее. По словам И.Пригожина поиск неустойчивостей в мире становится более приоритетным в научном познании, нежели ориентация на идеалы стабильности и устойчивости.

Именно поэтому для выявления мировоззренческих и онтологических импликаций современной постнеклассической науки актуальным является обращение к стратегиям философствования, активно разрабатывающим тему становления. Особенно продуктивны, в этом отношении, ресурсы, предоставляемые для осмысления современного динамичного, во многом хаотизированного мира творчеством Жиля Делеза, также ориентированным на схватывание того, что в философской традиции обозначено термином «становление», и на поиск приемов его обсуждения и постижения. При этом речь идет о том, чтобы отойти (но не отказаться) от вопроса «становление чего?» и задаться вопросом «что же такое само становление?», другими словами, можно ли (а если можно, то как) говорить о «становлении-в-себе». Следует отметить, что стратегия философствования Делеза - по сравнению с другими представителями постструктурализма - тематически куда более близка к проблемам современной науки: так, понятие «складка» напрямую связывается Делезом с фрактальными геометриями, интерпретация бытия как различия - с исследованиями хаоса, процессами самоорганизации, странными аттракторами и т.п., что позволяет говорить о фундаментальной соотнесенности современных научных представлений («параметр порядка», «режим с обострением», «странный аттрактор» и др.) с понятийным аппаратом, предлагаемым Делезом («поверхность смысла», «складка», «трансцендентальный эмпиризм» и т.д.). То есть, здесь на практике возможна реализация коммуникативного диалога (В.И.Аршинов) между внешним образом разнесенными стратегиями осмысления мира – диалога, предполагающего сочленение базовых методологических предпосылок постнеклассической науки и онтологических изысканий постструктралистских направлений в философии. Тогда - в рамках проводимого сегодня различения между «линейной» и «нелинейной» наукой - имеет смысл говорить о линейном и нелинейном типах онтологизации, когда термины «линейный» и «нелинейный», сохраняя метафорический заряд, полученный из математического моделирования, тем не менее, обретают расширенное значение, распространяемое на способы освоения становящегося мира, предполагающие, в том числе, и различные типы рациональности.

В таком случае традиционная для эпистемологических изысканий тема раскрытия общих и специфических характеристик становления различных областей знания, анализа возможностей их дифференциации и интеграции, вычленения языково-комуникативных компонент, обеспечивающих функционирование и «миграцию» результатов познания из одной науки в другую, тесно переплетается (а порой и сливается) с актуальной и широко обсуждаемой сегодня темой коммуникативного характера современного познавательного процесса. Причем сама коммуникативность, увиденная через призму нелинейной науки в сочетании с постструктуралистскими сюжетами (представленными в данной работе философскими стратегиями Делеза), может рассматриваться не только как указание на те общности, какие имеют место в различных сферах познавательной деятельности, но и на границы между этими сферами – границы, не разъединяющие, а наоборот, скрепляющие познание в некое подвижное, становящееся целое, конституирующее нелинейный мир постнеклассической науки.

Степень разработанности темы

Термин «поснеклассическая наука» введен В.С.Степиным для обозначения совокупности исследований в самых разных областях науки, оформившихся в относительно самостоятельные и, тем не менее, сущностным образом связанные направления в конце 20 – начале 21 веков. К таким направлениям можно отнести синергетику (Г.Хакен), теорию диссипативных структур (И.Пригожин), теорию автопоэзиса (Ф.Варела и У.Матурана), науку о сложности и взаимопереходах типа «порядок-хаос» (Р.Том, И.Арнольд, Я.Синай, Ю.Л.Климонтович), а также математические разработки, связанные с построением фрактальных геометрий (Б.Мандельброт). Одной из отличительных черт таких направлений, составляющих, в том числе, содержание того, что сегодня принято называть «эволюционной парадигмой», помимо акцентов на сверхсложности, становлении, самоорганизации, самовозникновении, следует считать и то, что в их объектную базу входят образования, представляющие собой «человекоразмерные системы, включающие человека и его деятельность в качестве составного компонента».[2] Для моделирования указанных объектов по большей части используются нелинейные дифференциальные уравнения. И именно поэтому мир постнеклассической науки имеет смысл наделять эпитетом «нелинейный» (С.П.Курдюмов, А.А.Самарский).

Основания «нелинейной науки» заложены такими крупными учеными, как А.Пуанкаре, Л.И.Мандельштам, А.А.Андронов. Сегодня в различных областях, как естествознания, так и социально ориентированных дисциплин, использующих математические методы исследования, были получены важные и во многом неожиданные резуль­таты, специфика которых, как правило, определяется использованием нелинейных математических моделей и новых вычислительных средств (Ю.Л.Климонтович, С.П.Курдюмов, И.Пригожин, Г.Хакен, Д.С.Чернавский и др.).

Первые работы, посвященные философско-методологическому осмыслению указанных изменений в познавательной практике, появились в 90-х годах прошлого века (статьи В.И.Аршинова, Ю.А.Данилова, Г.И.Рузавина и др.). В настоящее время есть немало специальных разработок, направленных непосредственно на рассмотрение данной проблематики. Здесь, прежде всего, следовало бы указать на работы В.С.Степина, О.Н.Астафьевой, В.В.Васильковой, А.А.Назаретяна, и др. Темы, связанные с самоорганиза­цией, эволюцией, неустойчивостью, самосогласованностью поведения сверхсложных объектов самым недвусмысленным образом входят в сферу интересов многих авторов, работающих в области философских вопро­сов естествознания. Прежде всего, здесь имеются ввиду работы Н.С.Автономовой, И.А.Акчурина, А.И.Алешина, А.М.Анисова, А.А.Ахутина, В.А.Бажанова, Л.Б.Баженова, Р.Г.Баранцева, В.И.Библера, В.Г.Буданова, В.И.Войцеховича, Ю.А.Данилова, И.А.Добронравовой, Г.Б.Жданова, Е.Н.Князевой, Л.П.Киященко, В.А.Лекторского, И.К.Лисеева, Е.А.Мамчур, Г.Г.Малинецкого, М.К.Мамардашвили, Л.А.Микешиной, И.П.Меркулова, В.И.Моисеева, И.Е.Москалева, В.В.Налимова, А.Л.Никифорова, А.П.Огурцова, А.А.Печенкина, В.Н.Поруса, Б.И.Пружинина, В.Л.Рабиновича, В.М.Розина, М.А.Розова, Ю.В.Сачкова, С.П.Ситко, А.В.Смирнова, В.В.Тарасенко, П.Д.Тищенко, В.П.Филатова, С.С.Хоружева, В.С.Швырева, Б.Г.Юдина, где данные проблемы поднимаются в самых разнообразных контекстах.

Решающий вклад в философско-методологическую разработку нелинейной науки внесли такие крупные ученые, как Г.Хакен, И.Приго­жин, Г.Николис, В.Эбелинг, М.Эйген, Э.Янч и др. В отечест­венной науке огромный вклад в формирование и развитие исследова­ний процессов самоорганизации с помощью нелинейных способов моделирования внесли В.П.Бранский, С.П.Капица, Ю.Л.Клемонтович, С.П.Курдюмов, Г.Г.Малинецкий, Н.Н.Моисеев, Ю.М.Романовский, А.А.Самарский, Д.С.Чернавский и др.

Важным событием, оказавшим несомненное влияние на становление нелинейной науки в философско-междисцплинарном аспекте стал «Московский синергетический форум», проведенный в 1996 году, на котором выступили такие видные западные специалисты, как И.Антониу, В.Баснос, Г.Бюржель, Ф.Вукетич, Э.Ласло, К.Майнцер, Дж.Николис, З.Санатини, М.Темпчик, Г.Шефер.

Все вышеуказанные авторы, так или иначе, подчеркивают важность того обстоятельства, что сегодня процессы, свя­занные с самоорганизацией, неравновесностью, становлением - помимо того, что входят в круг интересов ма­тематизированного естествознания – создают проблемные поля, стимулирующие поиск и формирование тех методологических ориентиров и исследовательских стратегий, которые позволяют не только философски осмыслять современное положение дел в науке, но и пересматривать базовые посылки рационального отношения к миру и человеку. Причем решающим событием здесь является широкое использование нелинейных дифференциальных уравнений в качестве основного средства моделирования. Введение нелинейных моделей, долгое время остававшихся на периферии математического арсенала науки, в фокус научной мысли способствует выработке понятий и представлений, имеющих существенно постнеклассический характер. Тогда встает задача выявления сути подобных представлений, превращения их в некий способ видения реальности, для чего и требуется проникновение в те типы восприятия и осмысления исторически развивающихся и во многом уникальных образований, которые составляют основной предмет интереса мыслителей гуманитарного направления.

Действительно, пристальный интерес к истории и становлению долгое время вообще был характерен именно для философски ориентированных исследователей, обращавших свое внимание, прежде всего, на объект, с очевидностью обладающий исто­рией, - на человека и человеческое общество. Осмысление движения современной физико-математической мысли с обращением к материалу, наработанному в области методологии исследования исторически изменяющихся образований с позиций гуманитарного знания, становится насущной задачей, постановка которой стимулирована как раз спе­цификой изучаемых объектов. Неслучайно то, что сегодня вновь обретают жизнь идеи А.Бергсона, О.Шпенглера, А.Уайтхеда, М.Хайдеггера, Г.-Г.Гадамера, которые, будучи критически освоенными естествознанием, могут сыграть важную роль в формировании постнеклассического нелинейного видения мира.

Именно поэтому в предлагаемой диссертации, наряду с обсуждением тех новаций, которые возникли в нелинейной постнеклассической науке, предпринято обращение к творчеству Ж.Делеза. Ж. Делез стоит в одном ряду с такими крупными французскими философами, как Ж.Деррида, М.Фуко, Р.Барт, К.Леви-Стросс, Ж.Бодрийяр, Ф.Гваттари, П.Рикер, Ж.Лакан, М.Мерло-Понти. Однако, как уже говорилось, он тематически куда ближе к проблемам современной нелинейной постнеклассической науки. Не случайно поэтому, что в своих произведениях Делез часто отсылает к работам таких видных ученых, как К.Лоренц, Б.Мандельброт, И.Пригожин, Р.Том. Сравнительный анализ стратегий философствования Делеза и открытий в нелинейной постнеклассической науке, объектом которой и являются процессы становления, позволяет вычленить парадигмальные изменения в образе мышления — как естественно-научном, так и философском.

Творчество Ж.Делеза пока еще не столь основательно исследовано в отечественной литературе, особенно в тех его аспектах, в которых оно соотносится с проблемами современной науки, апеллирующей к нелинейности, неустойчивости, открытости. О Делезе упоминают, на него ссылаются, есть ряд критических статей (как правило, в послесловиях к переводам этого автора) вычленяющих некоторые моменты его философской позиции. Тексты, в той или иной мере анализирующие философские стратегии Ж.Делеза, принадлежат таким авторам, как: О.В.Аронсон, С.Н.Зимовец, С.Н.Зенкин, И.П.Ильин, Н.Б.Маньковская, Е.В.Петровская, В.А.Подорога, М.К.Рыклин, С.Л.Фокин. Особо следует выделить монографию Л.А.Марковой «Философия из хаоса», непосредственно посвященную анализу творчества Делеза. Среди зарубежных авторов, внимательно относящихся к творчеству Делеза особенно интересны Р.Боги (R. Bogue), К.Боундас (C. Boundas), М.Гатен (M.Gatens), Ф.Зурабишвили (F. Zourabichvili), К.Малабу (C.Malabou), Ж.-К.Мартин (J.-C. Martin), Б.Массуми (B. Massumi), П.Мачери (P. Macherey), Ж.-Л.Нанси (J.-L. Nancy), П.Паттон (P. Patton), К.А.Пирсон (K.A. Pearson), Ж.-М.Саланкис (J.-M. Salanskis), Д.В.Смит (D.W.Smith), Э.В.Холланд (E.W.Holland) и другие. Тем не менее, следует отметить, что большая часть указанных авторов концентрирует внимание на эстетических, политических, психологических аспектах философствования Делеза, нежели чем на собственно теоретико-эпистемологическом векторе его работ, учитывая, что гносеолого-онтологическая тематика рассматривается им весьма широко.

Действительно, в своих произведения Делез касается широкого спектра проблем, затрагивающих вопросы логики, лингвистики, психоанализа, литературоведения, то есть те вопросы, которые порой в аналогичном ключе рассматриваются такими авторами, как Н.Д.Арутюнова, А.Л.Блинов, А.Вежбицкая, А.Ф.Грязнов, А.А.Карпенко, Ю.М.Лотман, А.В.Михайлов., В.С.Руднев, Е.Д.Смирнова, Е.А.Сидоренко, З.А.Сокулер.

И, наконец, отмечу, что одним из решающих факторов, способствующих формированию основных идей предлагаемого исследования сыграло общение и обращение к работам моих коллег: В.И.Аршинова, В.Г.Буданова, В.Э.Войцеховича, Ф.И. Гиренка, Ю.А.Данилова, Л.П.Киященко, В.В.Тарасенко, П.Д.Тищенко, А.Б.Толстова.

Методологическая основа диссертации.

Диссертационная работа выполнена в русле органического сочетания теоретических результатов, полученных в ходе исследований проводимых в рамках нелинейной постнеклассической науки (а также благодаря анализу самого феномена постнеклассической науки), философско-методологических стратегий постструктурализма (представленных в диссертации творчеством Ж.Делеза), а также ставших уже традиционными приемов феноменологическогого, герменевтического и лингвистического подходов к обсуждению онтологических и гносеологических проблем.

Основные цели и задачи исследования.

Цель диссертационного исследования состоит в концептуальном прослеживании и обосновании коэволюционного и взаимодополнительного характера движений современной научной и философской мысли. В качестве исходного ориентира исследования выбира­ется положение о сближении на определенном этапе развития познания методологических оснований естественнонаучных и гуманитарных дисциплин. Последнее обстоятельство выражается, например, во включении в объяснитель­ные схемы естественных наук характеристик субъекта исследо­вания (наблюдателя); в проблематизации традиционных различений реальности на субъективную и объективную, духовную и телесную, живую и неживую, естественную и искусственную; в обостренном интересе математизированного естествознания к уникальным, самоорганизующимся и эволюционирующим образованиям, долгое время составлявшим предмет гуманитарного знания.

Целевая установка исследования предполагает решение следующих задач:

- выявить концептуальные особенности и познавательную позицию нелинейной постнеклассической науки и показать ее соотнесенность со стратегией философствования Ж.Делеза;

- на основании такой соотнесенности, имеющей взаимодополнительный и коэволюционный характер, показать применимость к нелинейной постнеклассической науке теоретико-познавательной позиции, обозначенной Ж.Делезом как «трансцендентальный эмпиризм»;

- обосновать то обстоятельство, что в рамках «трансцендентального эмпиризма» особую концептуального значимость обретает процедура вычислительного эксперимента принимающего на себя функции мысленного эксперимента, широко применяемого в классической и неклассической науке;

- показать, что вычислительный эксперимент раскрывает в научном исследовании ситуацию события «фундаментальной встречи» (Ж.Делез) с тем, что принципиально «неузнаваемо», то есть с тем, относительно чего не имеется предварительного («априорного») концептуального наброска, обеспечивающего возможность представления;

- обосновать, что нелинейная постнеклассическая наука (в контексте события «фундаментальной встречи» и в рамках «трансцендентального эмпиризма») существенным образом человекоразмерна и предполагает переход от концептов классического (вынесенного за пределы экспериментальной ситуации) и неклассического (вовлеченного внутрь экспериментальной ситуации) наблюдателя к концепту становящегося наблюдателя, выступающего в роли свидетеля фундаментальной встречи;

- показать, что для становящегося наблюдателя, как агента познания, наряду с поиском истинного положения дел в рассматриваемом им фрагменте реальности особую роль начинает играть смысл того, что предстает перед ним - благодаря событию фундаментальной встречи с неузнанным - в процессе вычислительного эксперимента;

- опираясь на творчество Ж.Делеза показать парадоксальный характер инстанции смысла (в его концептуальной связи с событием), с одной стороны, выступающего как нечто порожденное, ставшее в результате исследовательской деятельности (вектор смысло-становления), а с другой, являющегося основанием и генетическим началом самой этой деятельности (вектор смысло-прочтения);

- выявить специфику средств выражения, призванных эксплицировать связь события фундаментальной встречи с парадоксальным характером ситуации извлечения-становления смыслов, а также предполагающих особое отношение к языку описания такой парадоксальной становящейся реальности – отношение, обозначенное как «синергетическое движение в языке»;

- показать, что «синергетическое движение в языке» предполагает особого рода нелинейную онтологию, или динамическую онтологию становления, дистанцирующую себя по отношению к онтологии статического бытия как резервуара уже готовых смыслов и истин;

- обосновать необходимую связь нелинейной онтологии и коммуникативного характера исследований в постнеклассической нелинейной науке.

Научная новизна и положения, выносимые на защиту.

Впервые в отечественной философии проведен систематический и совместный анализ восходящих к казалось бы разнесенным философским традициям способов отношения к миру: постструктуралистской стратегии освоения реальности (представленного творчеством Ж.Делеза) и естественнонаучного математизированного познания (представленного современной постнеклассической наукой). В ходе такого анализа, демонстрирующего плодотворность использования философских идей Ж.Делеза для осмысления нелинейной постнеклассической науки, получен ряд результатов, обладающих существенной степенью новизны:

- на философско-эпистемологическом уровне доказана внутренняя соотнесенность дискурсов современной постнеклассической науки и стратегии философствования Ж.Делеза. Такая соотнесенность проявляет себя в стратегической интенции на отображение ситуации становления так, как она предстает здесь и теперь;

- обоснована применимость к гносеологическим установкам нелинейной науки познавательной позиции, именуемой «трансцендентальным эмпиризмом», в том случае, когда речь идет не о поиске условий любого возможного опыта (в стиле Канта), но в условиях реального опыта, каждый раз диктующего – для своего постижения – свою «трансценденальную схему». То есть, трансцендентальный эмпиризм предполагает наличие таких практик «общения» с миром, в которых основание оказывается неразрывно связанным с обосновываемым, практик, обеспечивающих продуктивный контакт с фрагментом реальности, выступающем в модусе становящейся объектности. Онтологический аспект познавательной процедуры разворачивается здесь в поле различения предзаданных предпосылок и непредзаданного результата опыта (эффекта).

- обоснована необходимость обращения к нелинейной рациональности, действенной в ситуациях «фундаментальной встречи» с неузнаваемой бытийной структурой. Показано, что в результате такой встречи формируются смыслы, трактуемые как онтологические события, эффектом которых являются те или иные теории относительно рассматриваемого аспекта реальности.

- показано, что конструктивное осмысление свойств «нелинейного мира» стало возможным благодаря вхождению в практи­ку новой технологии исследо­ваний - вычислительного эксперимента, который не только берет на себя функции во мно­гом сходные с функциями мысленного эксперимента, сыгравшего немалую роль в становлении как классических, так и квантово-релятивистских представлений, но и на содержательном уровне разворачивает стратегию, аналогичную стратегии «трансцендентального эмпиризма»;

- предложена оригинальная интерпретация идеи человекоразмерного характера постнеклассической науки, на основе чего дано новое прочтение гносеологической связки «субъект-объект», когда сама продуктивность этой связки ставится под сомнение в поле постнеклассических исследований, и вместо нее предлагается фигура становящегося наблюдателя, который истолковывается как граница онтико-онтологического различия и объединяет в себе две совместные и, одновременно, разнесенные инстанции: эмпирическую и трансцендентальную. Тогда такой наблюдатель выступает в качестве некоего свидетеля того, что происходит в результате фундаментальной встречи с принципиально неузнаваемой реальностью;

- показана необходимость учета онтологии становления, а также формирования неклассической рациональности, ориентированной, прежде всего, на порождение смыслов, а не на вычленение их с помощью тех или иных приемов освоения реальности, и на основе коммуникативного характера постнеклассической науки выявлен особый тип «конкретной всеобщности», статус которой следует усматривать в переинтерпретации такого традиционного для философии понятия как «смысл». «Смысл», как правило, отличают от «значения» и полагают как нечто, уже изначально имеющее место, как то, что требуется обнаружить или определить. В постнеклассических же исследованиях (с отсылкой к концепции логики смысла и различия и повторения Делеза) акцент делается, прежде всего, на динамику смыслообразования, на самоорганизацию смыслов;

- на современном философско-научном материале введено и обосновано представление о «синергетической рефлексии» становящихся реалий нелинейного мира, как особом способе философствования в постнеклассическую эпоху, который характеризуется тем, что описание самоорганизующихся, становящихся процессов само выступает как результат некой самоорганизации;

- обоснован тезис о «синергетическом движении в языке», когда в использовании уже имеющихся в наличии способов описания (заданных как своей грамматикой, так и семантикой) акцент делается на тех стилистических особенностях выражения, которые, собственно, и обеспечивают эффективную коммуникацию между представителями различных областей познания;

- показано, что эвристическая ценность осмысления постнеклассической науки в контексте философской стратегии Делеза состоит в не только в выявлении новых методологических ресурсов для естественнонаучного освоения мира, но и в формировании специфической нелинейной онтологии, предполагающей сочленение ценностных и познавательных установок исследователя (при освоении становящейся реальности), причем внутренней характеристикой такой онтологии выступает выразительная составляющая языка описания.

Теоретическая и практическая значимость работы состоит в том, что методологический потенциал нелинейной постнекласической науки, рассмотренной в контексте современных философских стратегий, ее ориентрованность как на артикуляцию границ между разными способами отношения к природе и человеку, так и на выявление возможностей конструктивной коммуникации между этими способами, позволяет формировать комплексные познавательные стратегии в области социальных технологий, экологических исследований и т.д.

Идеи диссертационного исследования могут быть использованы для разработки новых курсов для вузов по специальностям «онтология и теория познания», «философская антропология» и др.

Апробация работы. Проблематика диссертации исследования отрабатывалась и проверялась, начиная с 1994 по 2002 год, на постоянно действующих семинарах в секторе философских проблем междисциплинарных исследований Института философии РАН по темам «Язык и синергетика» (грант РГНФ) и «Междисциплинарный подход к сложным нелинейным системам» (грант РФФИ). Промежуточные результаты докладывались автором на конференции в Санкт-Петербурге «Научная рациональность и структура повседневности» (1997), в Ростове-на-Дону на III Российском Философском конгрессе «Рационализм и культура на пороге третьего тысячелетия» (2002), в Москве на чтениях памяти В.С.Библера в РГГУ (2003), в Киеве на «Международных синергетических чтениях памяти Ильи Пригожина» (2003).

Идеи диссертационного исследования использовались также при чтении спецкурсов для студентов кафедры философской антропологии философского факультета МГУ «Проблема логики смысла в постструктурализме», «Постструктурализм и философия ХХ века», «Философские аспекты постнеклассической науки», «Современный французский постструктурализм и философская антропология», прочитанных диссертантом.

Диссертация была обсуждена на заседании Сектора философских проблем междисциплинарных исследований, а также на заседании Отдела философии науки и техники.

Структура диссертационной работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения и библиографии.

Основное содержание работы.

Во введении формулируется проблема диссертационного исследования, обсуждается ее актуальность, степень новизны и разработанности.При этом отмечается, что речь идет не просто о сравнительном анализе концептуальных аппаратов нелинейной постнеклассической науки и философии Делеза, но о высвечивании проблемных узлов, связанных как с переосмыслением теоретико-методологических аспектов научного творчества, так и с выявлением изменений в онтологических представлениях, порождаемых формированием нелинейной постнеклассической науки.

В первой главе «Нелинейная наука и трансцендентальный эмпиризм» рассматриваются вопросы, связанные с выявлением взаимодополнительного и коэволюционного характера отношений между концептуальными сюжетами нелинейной поснеклассической науки, и философскими стратегиями Ж.Делеза.

В первом параграфе «Концептуальные особенности нелинейного мира» дается краткий очерк мировоззренческих установок классического естествознания, сформировавшего, с одной стороны, представление о мире как о замкнутом, действующем по неизменным законам механизме, для которого отсутствует качественное различие между прошлым и будущим и формулируется идеал полного знания всех сил природы (Лаплас); а с другой, представление о не менее устойчивом процессе эволюции такого мира к состоянию теплового равновесия. Такое представление о мире, которое - в силу доминирования линейных дифференциальных уравнений, используемых для ее описания, - можно назвать «линейным» (Е.Н.Князева, С.П.Курдюмов), предполагает теоретико-методолгические предпосылки, вытекающие из гносеологических конструкций классического философствования (Декарт, Локк, Лейбниц, Кант) и превращающиеся в «естественные» установки исследователя, в основе которых лежит разведение субъекта-наблюдателя, обладающего собственными характеристиками (самореферентность, познавательная активность, направленная на поиск истины, континуальность сознательной деятельности, спонтанность и т.д.), и объекта-природы, характеризующегося внешней пространственно-временной выраженностью, детерминированностью, дискретностью, отсутствием внутренней спонтанности и т.д. Этим определяется серия оппозиций, задающих контуры линейного типа мышления: душа - тело; интеллегибельное - чувственное; внутреннее - внешнее; необходимое - случайное; единое - множественное; целое – часть; искусственное - естественное и др., а также доминирующая тенденция к представлению сложных образований через связи простых элементов. Цель познания в классической науке осознается как поиск некоего единства функционирования объекта, удовлетворяющего выбранным критериям истинности и поддающегося прогнозированию во времени, определение границ которого лишено принципиального характера. Причем само это единство, управляющие им законы и критерии истинности получают свой смысл и ценность из трансцендентальной области (cogito Декарта, чистый разум Канта), к которой отсылает каждый первый член из приведенных выше концептуальных пар, тогда как вторые члены носят имманентный и (в таком схематизме) подчиненный характер. Сама позитивность познания гарантируется указанной областью.

Творцы теории относительности и квантовой механики - А. Эйнштейн, Н. Бор, В. Гейзенберг, - давшие начало неклассическому этапу в развитии науки, привнесли существенные изменения в описанный тип мышления, продемонстрировав более сложный характер связи между субъектом и объектом, что привело к парадигмальным сдвигам во взглядах как на познавательную деятельность, так и на устройство мироздания на макро- и мегауровне. Однако, за трансцендентным здесь остается то преимущество, что в конечном счете «точки зрения наблюдателя» сходятся в неком центре, благодаря которому сохраняются претензии на построение универсальной теории, охватывающей как мега-, так и микрокосм.

Что касается среднего (макро-) уровня, то здесь изменения в позиции исследующего разума связаны с приходом в естествознание более тонких средств моделирования, включающих в себя использование нелинейных дифференциальных уравнений, работа с которыми осуществима, прежде всего, благодаря вычислительным машинам и новым вычислительным методам. Специфика нелинейных уравнений (отсутствие принципа суперпозиции) в том, что одно нелинейное уравнение (не говоря уже об их системе) содержит практически бесконечное многообразие способов существования объекта, а также множество путей его эволюционирования не обязательно к одному аттрактору. Особое значение здесь приобретает анализ поведения объекта вблизи границ устойчивости (точек бифуркаций), где решающую роль играют случайные флюктуации, что предполагает коррекцию идеала рационального постижения природы (ориентированного на картезианскую непрерывность сознания) и привносит в наблюдаемую реальность элемент спонтанности. Анализ нелинейных моделей сопровождался вхождением в науку представления об «открытых сверхсложных системах», при рассмотрении которых принципиально невозможно абстрагироваться от взаимодействий с окружающей средой (Л.И.Мандельштам, А.А.Андронов, И.Пригожин, Г.Хакен и др.). Он дал возможность конструктивно обсуждать проблемы, связанные с самовозникновением и эволюцией объектов. Последнее обстоятельство ведет к переориентации внимания естествоиспытателя с механизма функционирования объектов как конгломератов автономных частей на изменения объекта как целого, ко­гда свойства целого не редуцируемы к свойствам частей. Причем, в познавательной практике речь должна уже идти не о движении от частей к целому и даже не об инверсии такого движения, а, скорее, об утверждении самого многообразия как на уровне частей, так и на уровне целого. То есть, здесь имеется ввиду удержание некой «парадоксальности» (а не «разрешение противоречия») между единым и множественным, ибо речь идет не движении понятий, а об особого рода практике, разворачивающейся в пространстве вычислительного эксперимента над нелинейными моделями, когда на первый план выходят не сами элементы, а отношения между ними. Отношения выступают как нечто изначально к связываемым ими элементам; сами же элементы, в свою очередь конституируются через эти отношения.

Указанные выше концептуальные пары, будучи перенесенными на нелинейный мир открытых сверхсложных систем, смещаются друг в друга, сообщая этому миру и сопутствующему ему типу мышления момент парадоксальности по отношению к классическому линейному миру. Трансцендентное и имманентное образуют здесь сложную смесь, ставящую под сомнение саму их различенность. Именно в этом моменте проступает концептуальная особенность нелинейного мира, предполагающего не столько ревизию того, что достигнуто в рамках линейной науки, сколько введение новых способов рассмотрения (не всегда тяготеющих к некоему единому центру) не только получаемого посредством нелинейного моделирования материала, но и уже имеющихся достижений науки и культуры.

Во втором параграфе «Самоорганизация в сплошных средах и философская стратегия Ж.Делеза, дается очерк философской стратегии Ж.Делеза в контексте концептуальных особенностей нелинейной постнеклассической науки. Основную цель философии Делез видит в формировании концептов, которые не равны понятиям, сущностным образом привязанным к репрезентации и референции. Понятия конституируют область трансцендентного, с которой Делез связывает некритическое принятие регулятивных норм и правил, не только ограничивающих творческие потенции мыслящего существа, но и задающих «статичное» видение мира. Трансцендентное, в трактовке Делеза, предполагает образ мышления, не ухватывающий ситуации становления. Для выхода из-под такого образа нужно критически пересмотреть оппозиции субъект-объект, внешнее-внутреннее и т.д., а значит и оппозицию истина-ложь. Инстанцией, где такие оппозиции теряю свою значимость, философ считает смысл, относительно которого должно разворачиваться мышление еще до того, как оно конкретизируется на решении насущных задач. Концепты и выступают как некие сгущения смысла, способные затем развернуться в понятийную сетку. Концепты-смыслы выступают как интенсивности (со своей конфигурацией, границами, консистенцией) и пребывают в том, что Делез называет планами имманенции, конституирующими предельные горизонты разворачивания и сочленения концептов. Планы имманенции созвучны личностному знанию, на необходимость учета которого в научном творчестве указывал М.Поляни. Между планом и концептом-смыслом сложные отношения: смыслы самоорганизуются на плане имманенции и, одновременно, конституируют последний, причем самоорганизация смыслов предстает в форме события: смысл выступает как событие, и наоборот, событие самоорганизации рождает смысл. Причем у события нет внутреннего и внешнего, оно выполняет роль нейтральной разделяюще-соединяющей границы между указанными выше парами и является двунаправленным, отсылая, с одной стороны, к Природе, к телам и их смесям, а с другой к языку и к интеллегибельным конструкциям, призванным структурировать эти смеси. Делез не перестает подчеркивать парадоксальность смысла: с одной стороны, смыслы не даны изначально, они то, что возникает, что формируется из смесей тел; с другой же, они задают возможность не только теоретической мысли, но и чувственности.

Нелинейная постнеклассическая наука также предполагает парадоксальность, особенно четко прослеживаемую на примере исследований в области сплошных сред, жизнь которых происходит на стыке классически понятых внешнего (потоки энергии и вещества извне) и внутреннего (собственные функции), утрачивающих свою однозначность и переходящих друг в друга. Тогда, методологически важное утверждение Г.Хакена о том, что «в большинстве случаев структуры создаются не некой организующей рукой, а самими системами, действующими без всякого воздействия извне», парадоксально: отказ от внешней организующей силы проблематизирует статус внутреннего источника организации (ибо последний сам может рассматриваться как нечто внешнее по отношению к тому, что он организует). Двусмысленность «внешнего» и «внутреннего» фиксируется в концепте «границы», выступающей в качестве инстанции, на которой каждый раз формируется внешнее и внутреннее открытой среды. То же можно сказать и о приставках «само-» или «авто-» (самоорганизация, автопоэзис), подчеркивающих независимый характер функционирования объекта и провоцирующие вопрос «независимый от чего?» Здесь можно обратиться к концепту «кольцевой причинности», принимая во внимание, что последняя не снимает парадокса, а указывает на особого рода динамику, которую удобно характеризовать понятием «становление». Одна их концептуальных особенностей нелинейной науки как раз и состоит в том, что она включает в свое исследовательское поле объекты, к которым приложим термин «становление» в его отличии от каузальности и целесообразности. Парадоксальность «внешнего» и «внутреннего», фиксируемую в терминологии «становления», распространяется не только на все приведенные выше пары,[3] но и на связку субъект-объект, или наблюдатель-наблюдаемое, что уже обсуждалось в рамках теории относительности и квантовой механики. В случае нелинейной науки она перестает быть достоянием микро- и мегамиров и обретает актуальность в области «человекоразмерных» масштабов.

Проведенный в параграфе анализ показывает коэволюционный характер движения современной философской (представленной фигурой Ж.Делеза) и научной мысли. И тогда речь должна идти не столько о возникновении новых научных направлений или новых исследовательских технологий, и даже не о парадигмальных сдвигах, предполагающих смену исследовательских установок и способов видения мира, сколько об особом стиле мышления, предполагающем засечь сами переходы от одной установки к другой и направленном на реализацию особых практик «общения» исследователя как с миром, так и с самим собой, – практик, носящих нелокальный, открытый, но, тем не менее, конкретный характер, практик, пребывающих в постоянном становлении и позволяющих двигаться вдоль границ, которые могут выступать и как границы между субъектным и объектным, и как границы между институционально разведенными областями (естественнонаучным и гуманитарным). В таком случае словосочетание «нелинейный мир» указывает не на «новое» (а потому, частное) видение мира, а выступает как особый концепт, вбирающий в свою композицию как многообразие представлений об универсуме, так и многообразие практик освоения этого универсума.

В третьем параграфе «Трансцендентальный эмпиризм (дифференц/сиация)» показана применимость к нелинейной постнеклассической науке теоретико-познавательной позиции, обозначенной Делезом как трансцендентальный эмпиризм. Трансцендентальный эмпиризм Делеза вырастает из критики трансцендентальной иллюзии, понимаемой не столько в стиле Канта, сколько в стиле Бергсона. Если по Канту трансцендентальная иллюзия обозначает те ошибки, в которые мы впадаем, когда принимаем руководящие принципы разума за конституирующие познание категории, то согласно Бергсону такая иллюзия истолковывается не в терминах способностей разума, а в терминах тенденций, присущих самим вещам и актуально вступающим в конфликт друг с другом (так, мы интересуемся, по Бергсону, исключительно протяженными величинами в ущерб пребывающим во времени интенсивностям, мы интересуемся дискретными, а не непрерывными многообразиями, различиями в степени, а не различиями по природе, и т.д.). То есть, трансцендентальная иллюзия возникает тогда, когда исследователь озабочен реальным и возможным, а не виртуальным и актуальным. Различия по природе возможны, согласно Делезу, лишь на уровне тенденций, причем такие тенденции реальны, а не только возможны, они обладают реальностью виртуального, которое существует ради того, чтобы актуализироваться. Виртуальная «вещь» выступает как нечто, что не является вещью, не напоминает вещь, но, тем не менее, обладает эффективностью производить вещь. То, что самоорганизуется на сплошной среде (Самарский А.А., Курдюмов С.П.) выражает актуализацию виртуальных свойств этой среды, а не только лишь реализацию ее потенциальных возможностей. В этом смысле самоорганизовавшиеся образования могут рассматриваться как самостоятельные сущности, подчиняющиеся собственным законам (параметрам порядка), не сводимым полностью к собственным функциям среды, на которой они возникли (вспомним парадоксальность приставки «само-»). Для того, чтобы уйти от такого рода трансцендентальных иллюзий Делез разрабатывает метод «трансцендентального эмпиризма», суть которого выйти за пределы опыта к имманентным условиям, выявляющим вещи, состояния вещей и их смеси, данные в опыте.

Объект трансцендентального эмпиризма дан (как и в случае Канта) не де-факто, а де-юре. Де-юре дана тенденция, то есть непредставимое виртуальное. Причем виртуальное не совпадает с возможным. Возможное, выступающее, согласно Делезу, в связке с реальным, уже предполагает и потенциально содержит в себе образ реального. Виртуальное же, соотносимое с актуальным, не полагает внутри себя образа актуального, тенденция не похожа на то, что благодаря ей актуализируется. Тогда трансцендентальный эмпиризм – это метод, благодаря которому актуальное дифференсируется согласно его виртуальным тенденциям, а последние, в свою очередь, составляют достаточное основание актуального. Разница между виртуальным у Делеза и кантовсим де-юре в том, что последнее не несет в себе внутреннего импульса собственной актуализации. Трансцендентальный эмпиризм, в отличие от кантовской критики, стремится дать генетическое объяснение актуального, поскольку условия, которые он ищет, сами даны в виртуальном, как условия фактического, а не всякого возможного, опыта. То есть, условия здесь не шире обусловленного, а формируемое ими представление получает законченную форму, будучи тождественным самому предмету. Возвращаясь к кантианским сюжетам, Делез показывает, что виртуальность и тенденция резонируют в Идее. Причем Идеи в трансцендентальном эмпиризме не только, как у Канта, участвуют в постановке проблем, но и зависят от формы, какую принимают проблемы, чтобы иметь соответствующие разрешения. Идея по природе отличается от своих решений, в которых она воспринимается как проблема и которым она дает начало. Но, одновременно, она имманентна этим решениям, ибо чем ближе подходят к определению проблемы, тем плотнее приближаются к ее решению. В таком случае Идеи – это уже не фиксированные частные или общие роды, а многообразия, системы множественных дифференциальных элементов, системы сингулярных структур, полагающих проблемы. Будучи структурами Идеи виртуальны, но из-за этого не менее реальны.

Итак, в трансцендентальном эмпиризме присутствует два типа многообразий: виртуальное многообразие Идей-структур и многообразие решений-актуализаций. Для обозначения связи между этими многообразиями Делез использует неологизм дифференц/сиация, указывающий на сложные отношения между проблемами и решениями, вопросами и ответами, виртуальными идеями-структурами и их актуализациями (сюда можно добавить отношения между собственными функциями среды и актуальными самоорганизовавшимися образованиями на среде). Дифференциацией Делез называет всю совокупность отношений, имеющих место внутри Идеи-структуры, а дифференсиацией – процесс актуализации этой структуры. И местом, где дифференц/сиация обретает конструктивный характер в нелинейной науке, выступает вычислительный эксперимент.

 

Во второй главе Вычислительный эксперимент и нелинейная рациональность обосновывается концептуальная значимость процедуры вычислительного эксперимента как выражения нелинейной рациональности в исследовательских практиках.

В первом параграфе Нелинейная рациональность (мышление за пределами) вычленяется специфика нелинейной рациональности в ее отличии от линейных подходов к освоению реальности. Прежде всего, отмечается, что такое различие не предполагает исторического перехода от линейности к нелинейности (такой переход может наблюдаться лишь в использовании конкретных возможностей исследовательской работы с теми или иными моделями), но указывает на соприсутствие этих стратегий мышления в философских дискурсах. Линейный тип мышления в качестве базовой установки допускает наличие в мире инстанций, обладающих статусом устойчивости и окончательности. То есть, в мире есть некое "на самом деле", движение к которому составляет суть рационального познания. Именно это движение мысли придает смысл не только человеческому существованию, но и всему тому, что мы видим, чувствуем, осязаем, то есть, тому, что предстает как нечто внешнее. Нелинейный же тип мышления предполагает показ того обстоятельства, что устойчивость и окончательность упомянутого "на самом деле" (чего-то подлинного, находящегося за пределами наличной данности и структурирующего последнюю), выступает в качестве временного ориентира, своеобразного параметра порядка, порождаемого имманентной жизнедеятельностью человека, помещенного в конкретные и преходящие рамки исторических и социальных обстоятельств.

В таком случае линейную рациональность можно обозначить словосочетанием "вспомнить незабываемое" (например, Платон предлагает душе вспомнить то, что она уже видела в мире идей; Кант предполагает наличие некой трансцендентальной области, выступающей в качестве обоснования достоверного знания; и т.д.), которое может быть проинтерпретировано в самых разных дискурсивных практиках.

Нелинейную же стратегию мышления следовало бы маркировать словосочетанием: "помыслить немыслимое". К ней принадлежат такие установки на пребывание в бытии (или в мире), которые, отторгая себя от первой стратегии, пытаются манифестировать отсутствие права утверждать наличие "трансцендентальных условий" или "трансцендентных" областей, где пребывает смысл, и отстаивают возможность мыслить невозможное. Последнее — именно в силу своей невозможности — и является объектом нашей мысли. В этом и состоит парадокс. Содержательно такой парадокс может быть проиллюстрирован, например, противопоставлением терминов "трансцендирование" (как перехода в зачеловеческую область, которая содержит в с себе высшие условия существования самого человека) и "трансгрессия". Трансгрессия - это такой тип существования (имеющего ввиду в том числе и познавательные практики), которое предполагает непрерывный выход за пределы наличного положения дел и экзистенциальных установок, не подразумевая при этом, что за данными пределами есть нечто окончательное и подлинное. Статусом "подлинности" здесь, скорее, наделяется сам такой переход, и уже отталкиваясь именно от него нужно выстраивать пространство иного, нежели «линейный», философско-познавательного опыта. Смысловая составляющая познавательной деятельности коренится здесь не в чем-то, пребывающем "на самом деле", а каждый раз появляется как событие — событие перехода за собственные пределы, рождаемые самим этим переходом.

Словосочетание «нелинейный мир постнеклассической науки» маркерует не столько новую научную «парадигму», сколько указывает на смещение исследовательского интереса (определяющего и само положение исследователя в мире) на межпарадигмальные (или междисциплинарные) пространства мышления. Такое смещение предполагает в том числе ассимиляцию научным дискурсом традиций, считающихся либо находящимися за пределами традиционно институциализированных научных практик, либо рассматриваемых как «устаревшие». Причем конструктивность такой ассимиляции может быт увидена и благодаря акценту на стновлении нового знания, и благодаря признанию онтологичесого статуса самого становления. Т.о. нелинейная наука не является неким изолированным предприятием или независимым культурным образованием, но коррелятивна общекультурным сдвигам в понимании мира и положения человека в этом мире (как это имеет место, например, с теорией катастроф Р.Тома, синергетикой Г.Хакена или теорией диссипативных структур И.Пригожина).

 

Во втором параграфе «Фундаментальная встреча» рассматривается тема трансцендентального генезиса, поднятая Делезом в контексте трансцендентального эмпиризма и обоснования становления знания.

Сопричастность мыслительных стратегий постнеклассической науки и трансцендентального эмпиризма отчетливо видна при обсуждении условий возможного опыта (Кант). Одна из проблем трансцендентальной философии состоит в том, как «условия опыта вообще» (априорные формы), отделенные Кантом от «условий реального опыта» (субъективный момент ощущения), прилагаются к конкретным природным реалиями здесь и теперь, то есть как знание (а вместе с ним и познаваемая реальность) становится перед познающим существом. Тут Делез ссылается на два типа ощущений, рассмотренных еще Платоном: ощущения, превращающие внешнее обстояние дел в узнаваемый объект (и не побуждающие к мышлению), и ощущения, сопряженные с качествами и отношениями, ускользающими от непосредственного узнавания (и побуждающими к мышлению).Именно во втором типе ощущений мы имеем дело не с узнанным (благодаря гармоничному применению способностей разума к объекту или общему чувству) объектом, а с фундаментальной встречей с тем, что еще не может быть определено как объект («объект = х»). Речь уже идет не о гармоничном согласии способностей, а об их непреднамеренном разногласии. Ощущения второго типа, обеспечивающие объединение условий опыта вообще с условиями реального опыта, Делез называет «знаками», при поиске значения которых следует избегать «искушения объективизмом» (когда значение знака ищется в объекте, испускающем последний) и «субъективной компенсации» (когда значение ищется в субъективной ассоциации идей), ибо такие знаки «трансцендируют состояния субъективности не меньше, чем свойства объекта».

Различие между узнанным объектом и встреченным знаком ведет к общему различию между двумя образами мышления. Первый образ Делез называет «догматическим», или рационалистическим (мысль как таковая формально несет в себе истину; мышление выступает как добровольное и естественное осуществление способности; мыслитель обладает естественной любовью к истине; предполагается возможность ошибки, когда внешние обстоятельства и страсти души отклоняют нас от истины; чтобы мыслить истинно, нужен «метод», который отбросит ошибку и вернет нас к подлинной природе мышления). Такому (линейному) образу мышления противопоставляется эмпирическая власть знаков, подразумевающая, что 1) мышление - не продукт добровольной предрасположенности, а результат сил, непреднамеренно воздействующих на мысль извне; 2) не один лишь «метод» ведет нас к истине, поскольку пути методического исследования таковы, что сопровождаются «принуждением» и «случаем», указывающими на фундаментальную встречу с неузнанным; 3) ошибка, как простой эмпирическим факт, — не негатив мысли, ибо у мышления есть более опасные враги: соглашение, мнение, шаблон.

В таком случае, знак — это ни узнанный объект, ни особое качество объекта. Это — то, что устанавливает предел способности ощущения. То есть, знак — это не чувственное бытие, но бытие чувственного. С эмпирической точки зрения знак в себе и для себя неощутим, но неощутим он, во-первых, неким контингентным образом, и во-вторых, неким необходимым образом (с точки зрения узнавания и общего чувства). С трансцендентальной же точки зрения, только знак может чувствоваться или ощущаться, только он доступен способности ощущения в ее трансцендентальном применении. Тогда знак — это интенсивность, произведенная асимметрией виртуальных дифференциальных отношений, тогда как «качество» появляется, когда интенсивность достигает конкретного порядка или величины, и эти отношения организуются (дифференсируются) в сознании. То есть, ощущения, одновременно, отсылают к виртуальному порядку конститутивных различий и стремятся снять эти различия в экстенсивном порядке, в котором они актуализируются. Интенсивности не даны сами по себе в эмпирическом чувствовании, которое принимает интенсивность как нечто уже ставшее и опосредованное задаваемым ею качеством. Интенсивные силы могут ощущаться только с точки зрения трансцендентальной чувственности, постигающей их сразу же при фундаментальной встрече как предел самой чувственности. Благодаря понятию интенсивности ощущение перестает быть репрезентативным и становится реальным; интенсивность являетсякак неощущаемым, так и тем, что только и может ощущаться.

То есть, речь здесь идет о трансцендентальном методе генезиса, а не просто о методе обуславливания: ясное ощущение возникает из смутности благодаря ряду последовательных интеграций или синтезов. Именно взаимодетерминация дифференциалов интенсивностей влечет за собой и полную заданность объекта как восприятия, и определяемость пространства-времени как условия: пространство и время перестают быть чистым данными, а становятся связью дифференциальных отношений в субъекте, объект же перестает быть эмпирическим данным, а становится продуктом этих отношений в осознанном восприятии.Идея ощущения устанавливается двумя взаимосвязанными принципами различия: дифференциальные отношения между генетическими элементами и различия в интенсивности, актуализирующие эти отношения.Эти принципы вовсе не указывают на какую-то метафизическую реальность за пределами чувств; они формулируются для того, чтобы объяснить чувственность, хотя сами они и не даны в опыте как таковые. Т.е., в трансцендентальном эмпиризме трансцендентальное не выносится здесь за пределы налично данного и не копируется с эмпирического, но рождается в результате фундамнтальной встречи, на которую указывает чистый знак как бытие чувственного.

В третьем параграфе «От мысленного эксперимента к вычислительному» выявляются те характеристики, которые дела­ют вычислительный эксперимент одной из тех исследовательских процедур, в которых разворачивается нелинейная стратегия мышления, для чего прослеживается генетическая связь вычислительного эксперимента с мысленным.

Под мысленным экспериментом понимается такая опе­рационально-смысловая познавательная процедура, в которой синте­тически соединяются действия над идеализированными объектами с ес­тественными интерпретациями, предполагающими определенную научную карти­ну мира. Одновременно в мысленном эксперименте предполагается возможность сдвига от «устоявшихся» воззрений к новому теоретическому истолкованию данного в опыте события. Мысленный эксперимент, подобно кантовским трансцендентальным схемам, также имеет дело с чем-то, что отличается от чувственно конкретного образа и, вместе с тем, не может претендовать на «фундаментальное теорети­ческое построение», но которое, однако, позволяет производить над собой мысленные манипуляции. Это нечто - модель исследуемого явления. Особую роль в мысленном эксперименте над моделью играют структурные нарушения, исключающие прежнее видение рассматриваемого аспекта реальности, что ведет к выработке иной системы естественных интерпретаций. Тем не менее, в мысленном эксперименте сохраняется восходящая к Канту позиция исследующего разума, согласно которой природа «отвечает» нам на тот вопрос, какой мы ей задаем. Ответ имплицирован в вопросе. Ситуация меняется, если природа начинает давать ответы, не только не предполагаемые в вопросе, но и подвешивающие в неопределенности саму форму вопрошания.

В постнеклассической науке на роль идеализированного объекта претендуют нелинейные модели. Вычислительный аспект при работе с нелинейной моделью и выступает тем звеном в цепи исследования, которое приводит к обнаружению принципиально новых свойств. Работа с нелинейными моде­лями получила название вычислительного эксперимента, в котором также происходит пересмотр «ес­тественных" представлений о реальности, что позволяет говорить о преемственности между данным способом исследования и мысленным экспериментом. Но в отличие от мысленного в вычислительном экспе­рименте проигрываются несоизмеримо более сложные события, и имеет­ся возможность количественно зафиксировать тот пункт, где присутствует «аномальный» эффект, который уже может проявляться не на фоне конфликта концепций, а наоборот, сам стимулировать этот конфликт.

Именно в процедуре вычислительного эксперимента эксплицируется трансцендентальный эмпиризм. В редуцированном виде в нем присутствует трансцендентальная составляющая: сама модель, отсылающая к некой понятности мира. Но вычислительная процедура над моделью дает результаты, выходящие за рамки предварительного наброска реальности, предполагаемого «условиями опыта вообще». Эмпирия разворачивается здесь в трансцендентальной плоскости и подразумевает фундаментальную встречу с неузнанным как чистым знаком отклонения объекта от предварительного наброска его предполагаемого поведения (например, безымянный пичок при расчетах течения газа в нелинейной модели МГД-генератора), причем в таком эксперименте фундаментальная встреча с тем, чему предстоит только стать объектом, не единичное событие. Существенно меняется и статус самого экспериментатора-наблюдателя, который выступает здесь в качестве границы онтико-онтологического различия, где сливаются две совместные и, одновременно, различенные инстанции: эмпирическая и трансцендентальная. Наблюдатель уже занимает позицию созерцающего «свидетеля» того, что происходит при фундаментальной встрече, отчасти лишенного той активности, какую ему предписывают трансцендентальные схематизмы. Такая пассивность наблюдателя является здесь позитивной характеристикой, ибо речь идет не столько о невмешательстве в изучаемый фрагмент реальности, сколько об открытости восприятия к отклику на вмешательство. То есть, познавательная процедура разворачивается в поле различения предзаданных предпосылок опыта и непредзаданного результата. При этом, когда говорится о невозможности аналитического решения задачи, то это косвенным образом указывает на недостаточность линейного отношения к реальности. Проблематизируется и сам термин «реальное», поскольку акцент смещается с оппозиции «актуальное-возможное» на связку «реальное-виртуальное», когда виртуальное выступает не в качестве предсуществующего возможного, но как то, что демонстрирует себя в момент фундаментальной встречи. Так «трансцендентальный эмпиризм» получает содержательную развертку, в которой классическая линейная стратегия онтико-онтологического различия становится инструментом для упразднения самой себя и выявления «реального опыта». Можно сказать, что вычислительный эксперимент берет на себя функции кантовской «трансцендентальной схемы», не только выявляющей ставшую реальность, но и проблематизирующей ее – проблематизирующей в том отношении, что она оказывается принципиальным образом раздвоенной: с одной стороны она выступает как конкретное исполнение вещной составляющей мира, с другой стороны, в ней присутствует нередуцируемый момент трансцендентальной (онтологической) обусловленности.

В третьей главе Наблюдение в становящихся средах рассматриваются проблемы, связанные с экспликацией особенностей процедур наблюдения и позиции наблюдателя в тех ситуациях, когда объектная реальность полагается в терминах становления.

В первом параграфе Введение в проблему человекоразмерности обсуждаются трансформации классической оппозиции «субъект-объект» в дискурсах нелинейной науки. Показано, что такие трансформации связанны с введением представления о «человекоразмерности» (Степин В.С.) в естественно-научные стратегии и кррелятивны «антропологическому повороту» как в философии, так и в науке, когда термин «человек» ставится в центр обсуждения не только в связи с познавательными процедурами, но и с теми результатами, которые содержательным образом ориентированы на построение становящейся, самоорганизующейся реальности.

В параграфе предлагается определенное прочтение терминов «человек» и «субъект». Термин «человек» указывает на то, что выступает как одна из компонент мира, как объект познавательной деятельности, производимой субъектом. Субъект же, будучи лишенным «естественных» предикатов, «живет» не в мире, но в логосе, гарантирующем возможность знания. «Человек» и «субъект» могут рассматриваться как два полюса притяжения онтологической и гносеологической мысли. Идущее от Декарта отделение субъекта от человека основывается на тезисе о непрерывности сознания, коррелятом которой выступает отсутствие в объекте лакун, где проявлялась бы «свободная воля», или человекообразность, которая может интерпретироваться по-разному: 1) человеческая реальность может трактоваться как зияние в бытии, где гаснут претензии на «рефлексию» (Сартр) и тогда научные построения, претендующие на «человекоразмерность», должны органично включать в себя это зияние (неклассическая рациональность); 2) человек может рассматриваться как непрерывная множественность, он приравнивается некой многокомпанентной системе, к которой применимы вероятностные способы описания. В этом случае человек уподобляется микрокосму, совпадающему по своей сложности с макрокосмом. Тогда, непостижимость человека соотносится с ограниченностью не только временем своей жизни, но и наличными познавательно-теоретическими установками. Тут, речь идет не столько о зиянии в бытии, сколько о несовершенстве. «Человекоразмерность» тогда интерпретируется, как учет в научных построениях человеческого несовершенства (нагруженность науки пристрастиями ученых). Антропологический момент возникает тогда, когда указанные токования воспринимаются не как некая временная техническая трудность, а как несводимая ни к чему данность.

Конструктивный прием включения человека в научный дискурс состоит в толковании его как наблюдателя. «Наблюдатель» - некий редуцированный эквивалент человека, бытие которого задается познанием. Встает вопрос: наблюдатель это кто - человек или субъект?

Далее в параграфе показано, что в теории относительности наблюдатель тяготеет к тому, чтобы стать субъектом, которому противопоставлено «живое время», или «длительность» человека (А.Бергсон). В теории относительности, где картезианская непрерывность сознания выражается бесконечным экстенсивным множеством дискретных тождественных наблюдателей (тогда как непрерывность длительности указывает на непрерывное множество интенсивных состояний наблюдателя). Субъект противостоит человеку как экстенсивное интенсивному, как то, что ориентировано на охват дискретного, тому, что ориентировано на различенность в непрерывном. В квантовой механике (прежде всего, в ее копенгагенской интерпретации) наблюдатель тяготеет к термину «человек» как зиянию в бытии (парадоксы квантовой механики, по сути, являются парадоксами сознания, лишающими наблюдателя как субъекта трансцендентального положения). Субъект-наблюдатель, наделяемый виртуальными характеристиками, относительно которых не может быть вынесено однозначное суждение существования, не существует здесь именно как субъект, но как человек он может быть проинтерпретирован в качестве квантового объекта, наделенного виртуальным существованием.

Для совмещения этих интерпретаций человека полезно обратиться к делезовскому представлению о виртуальных «непрерывных многообразиях интенсивностей», которые качественно меняются при появлении или изъятии той или иной своей интенсивной «части». Причем, картезианско-кантовскую непрерывность Я мыслю также можно представить как один из интенсивных элементов такого рода многообразий. Тут уместно говорить не просто о человеке, а о сфере сознания (включающей в себя человекоразмерность), куда входит и то, что сознанием в принципе не является (Мамардашвили, Пятигорский).

С одной стороны, сферу сознания можно рассматривать как непрерывное многообразие интенсивных длительностей, с другой же, как дискретные наборы сообщений, которые, нарушая континуальность многообразия, могут быть приравнены к "событиям мысли" (Делез), подразумевающим новые дискретные содержания. Момент дискретности проявляется здесь не столько через прерывный характер сообщений, сколько через качественное изменения претерпеваемые многообразием, а "событие мысли" маркирует само изменение. Содержания, возникающие в результате «событий мысли», как и "события мысли", не предзаданы. Причем такие события не случайны в том смысле, в каком случайность понимается как акциденция, к ним, скорее, применим термин "контингентность", определяемый как то, что не выводится из внешних предпосылок и, одновременно, присуще самому многообразию непрерывных длительностей, укоренено в его бытии. В таком случае само картезианско-кантовское Я мыслю также наделено контингентностью. Новое содержание возникает (самоорганизуется) здесь в интенсивном многообразии длительностей через "события мысли", то есть, дискретное не противопоставляется непрерывному, а рождается в нем. Истолковывая мысль как нечто, не предполагающее за собой трансцендентального гаранта, можно говорить о равноправии мыслительных содержаний в отношении друг друга по всему спектру возможных оппозиций, и тогда речь идет об условиях устойчивого сосуществования таких содержаний, возможности выстраивания их в некую структуру, ибо лишь во взаимном (структурно организованном) устойчивом сосуществовании им можно приписать прагматическую или информационную ценность, интерпретируемую далее как «сообщение о чем-то». Тогда встает проблема интерпретации того, как контингентные экстенсивные содержания могут возникать, сосуществовать и в конечном счете исчезать на интенсивных многообразиях.

Во втором параграфе Становящийся наблюдатель предложена модель человекоразмерного наблюдателя, согласно которой у последнего предполагается два условно различенных состояния. Первое (устойчивое) состояние соответствует тяготению наблюдателя в сторону субъекта, которое коррелятивно тому, что обозначалось терминами «экстенсивное», «дискретное», «содержательное». Второе же (неустойчивое) отсылает к непрерывным многообразиям интенсивностей, где содержания размываются и не поддаются четкой артикуляции. Но оба состояния не исключают друг дуга, указывая на два взаимопроникающих обстояния дел. Более того, в свете сказанного второе состояние может выступать как условие существования первого, а первое - как та дистанция, с которой можно предположить необходимое наличие второго. Тогда человеческая реальность может трактоваться как взаимодополнительность разных по природе состояний, или разных прочтений одной и той же реальности. Встает вопрос о позиции, из которой ведется такое прочтение.

Представим фазовое пространство в котором указанным состояниям соответствуют две области, разделенные виртуальными границами, где стратегия поведения наблюдателя принципиально неопределима. Метафорически говоря, на таких границах нет интегральных кривых, задающих состояния последнего (у наблюдателя тут нет состояния, хотя есть «псевдо-геометрическое» место). Как раз такие границы и будут маркироваться тем, что было названо «событиями мысли», которые сами по себе бессодержательны, но влекут за собой появление содержаний (своего рода «переходы» из неустойчивости в устойчивость и обратно), то есть на них имеет место становление, или самоорганизация. События мысли и инициируют, и являются знаками становления-самоорганизации. Наблюдатель контингентно пребывает здесь в режиме становления и, одновременно, выступает как некое зияние в бытии, с которым кореллируют непрерывные многообразия. Само непрерывное многообразие внутренним образом начинает предполагать подобного рода зияния, но лишь в том случае, когда речь заходит о становлении.

Итак, между обоими состояниями пребывает некая лишенная состояния инстанция (характеризующаяся не субстанционально, а процессуально, что выражается в тяготении либо к субъекту, либо к человеку). Такую инстанцию уместно называть не «наблюдателем», а, скорее, «свидетелем», которому можно приписать не столько антропологический, сколько а-антропологический статус. Свидетель - это некий эффект, но эффект зияния, или эффект бытия как зияния на непрерывном многообразии, порождающий устойчивые структуры.

Приведенные рассуждения предполагают как бы двойное прочтение ситуации, что несет в себе определенную парадоксальность 1) дискретные содержания надстраиваются на непрерывных многообразиях интенсивностей, истолковываемых здесь как некая «среда», в которой возникают поддающиеся рациональной калькуляции структуры (центрируемые вокруг субъекта-cogito); 2) оба типа состояний-многообразий располагаются в разных областях «фазового пространства», между которыми возможны неартикулируемые переходы, которые сами претендуют не только на роль условий возможности указанных многообразий, но и на собственный выделенный онтологический статус. Такое двойное прочтение может рассматриваться как неотъемлемая черта не только предложенной модели наблюдателя, но самого способа ее обсуждения. Сам парадокс указывает на неустранимую двойственность: первый вариант прочтения тяготеет к приписыванию наблюдателю статуса субъекта, второй же - к человеку. И наоборот, в первом прочтении подчеркивается аспект становления, самоорганизации наблюдающей инстанции, а во втором - приписывание ей характеристик человекоразмерности. Предложенная модель сама выступает в виде квантового объекта и требует учета точки зрения, с которой к ней подходят. И внутри такой модели присутствует аспект ее саморассеивания в становлении, который и позволяет говорить о а-человеческом измерении человекоразмерного становящегося наблюдателя. То есть, человекоразмерность должна вводиться и обсуждаться с учетом а-человекоразмерной компоненты, маркирующей собой превращение наблюдателя как субъекта естественно-научной практики в свидетеля, подразумевающего принципиально ускользающий характер «человекоразмерности». Человекоразмерность - это эффект действия внешних свидетелю сил, но эффект, указывающий на его онтологический или, в терминологии Делеза, сверх-онтологический статус. И если предположить, что подобная парадоксальность присуща любой становящейся реальности, то сама проблема человекоразмерности оборачивается неожиданной стороной: речь может идти не о том, что происходит, когда термин «человек» ставится в центр естественно-научных и философских повествований, а о том, что, когда речь заходит о становлении и самоорганизации, то следует допустить присутствие а-человеческой компоненты в том смысле, в каком о ней шла речь.

Не отсюда ли вырастает эффективность и междисциплинарный характер нелинейной науки? И не потому ли, в том числе, нелинейное моделирование пытаются применить к объектам, долгое время составлявшим прерогативу гуманитарного знания? Тема человекоразмерности по сути дела является зеркальным отражением проблем, связанных с самоорганизацией и становлением, когда естественно-научный дискурс скрытым образом антропоморфизируется, обратной стороной чего будет не менее скрытая дефизикализация математизированного языка естественных наук. Дихотомия «ментальное-физическое» здесь временно подвешивается в неопределенности, которую можно поставить в соответствие с принципиальной незавершаемостью гештальта относительно той области, где расположился свидетель, - гештальта, пребывающего в непрерывном становлении и не достигающем целостности. Объяснение здесь все время будет перетекать в описание, сливаясь с последним, и наоборот. Такая антропоморфизическая реальность пребывает в режиме постоянного самоподтверждения собственного наличия и, одновременно, на фиксацию самоорганизующихся процессов.

 

В третьем параграфе От смыслопрочтения к смыслостановлению рассмотрена позиция наблюдателя в условиях неопределенности и показано, что в теоретических объяснениях имеют место лакуны между целостным видением феноменов извне и их рассмотрением на уровне частей, ликвидируемые в линейной науке фигурой абсолютного внешнего наблюдателя. В нелинейном же мире со становящимся наблюдателем отношения между внешним и внутренним динамизируются, приобретая кольцевой характер, напоминающий ситуацию герменевтического круга, которая дополняется допущением зияния, вносящего хаотическую составляющую в познавательный процесс. Такое зияние с линейной точки зрения накладывает пределы на научное познание. Нелинейный подход говорит лишь об ограниченности человеческого разума конкретными ситуациями (трансцендентальный эмпиризм). Именно здесь возникает тема коммуникативности, многообразия научных дискурсов и границ между ними.

«Всесилие» науки не связано непосредственно с идеей власти над природой, а включает в себя герменевтическое измерение, сопряженное с пониманием мира. Представление природы как "собеседника" перестает быть только лишь метафорой и должно стать этической установкой исследователя, которая, в том числе, предполагает, что у Природы нет заранее заготовленного "текста" (П.Хиллан). Мир постижим рационально настолько, насколько мы сами (будучи его частью) рационализировали его. Речь идет об ограничении рассудочного подхода к миру (Г.Саймон). Здесь мы имеем дело с "нелинейной рациональностью", не предполагающей предельные предсказания, ибо имеют место ситуации, когда ориентация на идеал полной предсказуемости поведения и эволюции объектов не проясняет, а, напротив, затемняет саму суть наблюдаемого явления, подгоняя его под заготовленные рамки. В диалоговом режиме «общения» с природой исчезает само пространство того макроопыта, в котором объект мог бы рассматриваться с внешней стороны. Признаком герменевтически воспитанного сознания является четкое понимание того, что всякое направленное на познание действие существует в принципиально неустранимом историческом контексте, служащим для данного действия своеобразной питательной средой и задающем поле неявных предпосылок, обеспечивающих возможность осмысленной постановки проблем. Именно в этом смысле «нелинейная рациональность» (или, по Пригожину, расширенная рациональность) подразумевает приемы а-человеческого "вживания" в объект.

Тогда на первый план выступает проблема истолкования смысловой составляющей познания. Линейная интерпретация познания подразумевает изначальное присутствие смыслов, а наука предстает в виде фабрики по обнаружению смыслов, способных "передаваться" из головы в голову, гарантом чего выступает, например, кантовская непрерывность "я мыслю". Такой тип коммуникации с природой можно назвать прямой коммуникацией, когда сам источник смыслов представляется в виде выделенного "центра" (природы, Бога, трансцендентального Я и т.п.), с которым по мере возможности устанавливается устойчивая связь в рамках устойчивого бытия. Становящееся же бытие предполагает, что изначальных смыслов нет, и мы имеем дело с тем, что вслед за Делезом можно назвать смыслостановлением (или, по Поляни, смыслопорождением).

И если смыслы возникают как результат коммуникации между исследователем и природой или сообществом ученых, то встает вопрос об онтологическом статусе смыслостановления. Смысл как эффект прямых коммуникаций с объектом как бы надстраивается над процессом познания, в котором он порождается, и оказывает обратное — видоизменяющее — влияние на саму прямую коммуникацию, выступая здесь как неявное знание, проявляющееся во событиях мысли, в непредсказуемых сдвигах исследовательских установок. Такие смыслообразующие моменты ухватываются посредством косвенной коммуникации и - будучи маргинальными к классически понятому смыслу и делающими возможным последний - выходят на первый план именно при изучении самоорганизующихся объектов. Говоря о неявном знании, в которое ушла и в котором осуществляется работа по выполнению того, что впоследствии воспринимается как открытый, или прочитанный, смысл, следует признать, что смыслопорождение наделяется здесь чертами самоорганизующегося процесса, а сами смыслы, в соответствии со стратегией Делеза, утрачивают характеристики стабильных "идеальных предметов" и обретают процессуальные свойства. То есть, смыслы не существуют ни в природе, ни в уравнениях, а вырабатываются в результате активного диалога как с природой, так и с уравнением, моделирующем последнюю. Смысл обитает в зоне "сотрудничества" исследователя и нелинейной модели, прорастая на границе, разделяющей эти две инстанции, в виде набора новых представлений о данном "фрагменте реальности", как в сторону личностных установок ученого, так и в сторону придавания новых значений рассматриваемому уравнению.

Итак, смыслы удерживаются в пространстве подвижного диалога, на разделяюще-соединяющй границе между коммуникантами, никто из которых не может приписать весь смысл себе. Смыслопорождающая работа представляет собой особый познавательный акт, когда между уравнением и наблюдателем возникает поле промежуточных концепций, причем каждая несет какие-то грани гипотетического общего смысла, вибрирующего на стыках этих концепций (Дж.А.Уиллер). Междисциплинарная задача нелинейной науки - научиться скользить по этим стыкам, что отличает ее от классических линейных способов научного поиска, ориентированного на раскрытие того, что полагается заранее присутствующим.

В четвертой главе Самоорганизация смысла рассматриваются стратегии схватывания и выражения становящегося нелинейного мира в его событийно-смысловом аспекте, вводится представление о синергетическом движении в языке а также дается очерк нелинейной онтологии.

В первом параграфе Событие и смысл рассматривается соотнесенность стратегий смыслопрочтения и смыслостановления с концептом «событие» на основе того, что связкой "событие-смысл" открывается возможность совместимости трасцендентного и имманентногого отношения к миру.

Традиция (по Гадамеру) предполагает переход от трансцендентного к имманентному, но смыслы, возникающие при подобном переходе, уже предположены в самой традиции. Встает вопрос о "смысле" традиции как таковой. Здесь имеется некий разрыв между содержательной стороной исследуемого обстояния дел и способом извлечения (или становления) такого содержания, и возникает проблема вычленения связующего звена между бытием и становлением.

Вслед за Платоном можно выделить два типа взгляда: первый располагается в непосредственном отношении к Идее, а второй предполагает множество не объединенных одной Идеей перспектив (симулякр). Между этими взглядами и пребывает генетический элемент смыслостановления, не претендующий ни на трансцендентальную обусловленность, ни на полную имманентность. Чтобы содержательно обсудить эту область, обратимся к зрительному восприятию.

"Линейное" отношение к миру превращает зрительное восприятие в научно организованное наблюдение, сопряженное с геометризацией видимой формы объектов, связанной с экспериментом. Вместе они формируют представление о наглядности (не совпадающей с тем, что явлено феноменально), благодаря которой событие встречи с неузнанным предстает как научный факт, конституирующий положение вещей, причем линейная наглядность базируется на геометрической интуицией целочисленной размерности мира. Но такое зрение двухуровневнево: на одном уровне сознанию дается непосредственно воспринятый объект, на другом же находится незаинтересованное безличное Я, обладающее "компенсаторными способностями" (Раушенбах), достраивающими объект до его "наглядной" формы. Такое зрение можно сознательно обмануть (иллюзия Эймса), или же его следует корректировать, когда речь заходит о наглядности неевклидовых геометрий (Рейхенбах, Хиллан). Т.е., внутри зрительного восприятия можно предположить наличие более глубоких условий, чем те, на которых основывалось геометрическое зрение, привязанное к трансцендентальным схематизмам. Так, в нем наличиствуют области, где исчезает возможность актуального видения, но в явной форме проступают его условия.

Б.Мандельброт разработал фрактальную геометрию, предполагающую, в том числе, воспроизведение мира таким, каким он дается в восприятии вне идеализаций и редукций, предполагаемых наглядностью. Термин "фрактал" указывает на то, что нельзя говорить о тотальной дифференцированности природы, к которой апеллирует линейная наука и философия, предполающая сверхэмпирические непрерывные акты сознания (Мамардашвили). Фрактальные описания уместны в переходных (между целочисленными значениями размерности) фрактальных зонах, где эффективная размерность больше топологической, а наглядное зрительное восприятие, отсылающее к четкости и однозначности (Мандельброт), оказываются в состоянии неустойчивости. В этих зонах (зонах переключения гештальта) важен момент усилия, направленного на то, чтобы совместить разные целочисленные размерности, и с линейной точки зрения эти зона "ненаблюдаемы", хотя и располагаются на границах между зонами отчетливости, скрепляя последние. Такая ненаблюдаемость не совпадает с трансцендентным ненаблюдаемым классической философии, выходящим за пределы всякого возможного опыта. Наблюдение здесь, стремясь к четкой артикуляции образа, как бы непрерывно пересекает предел собственных возможностей, который им самим и устанавливается путем такого пересечения. То есть, наблюдение здесь не сводится к наглядности.

Во фрактальной зоне, не ухватываемой самопрозрачным сознанием классического наблюдателя, присутствуют эффекты становящегося наблюдения, отсылающего к становящемуся наблюдателю, вбирающему в себя характеристики и субъекта, и объекта, иллюстрацией чему может служить представление о фрактальном росте, или становлении, зрительного образа, когда объект не дан непосредственно в своей пространственной развертке, а формируется посредством серии преобразований над неким исходным изображением, форма которого изначально не имеет значения, или смысла. Тут наблюдатель не столько подчиняется трансцендентальным условиям всякого возможного опыта, сколько попадает в сферу трансцендентального эмпиризма. Событие самовозникновения образа делает акцент не на полученном содержании, а на самом акте формирования этого содержания, оно выступает коррелятом смысла и совпадает с последним (Ж.Делез).

Во втором параграфе «Синергетическое движение в языке» рассматривается проблема способов выражения становящейся реальности, когда на первый план выходят необратимые процессы, а язык более не выступает в роли «инструмента», предназначенного только для "чтения" Книги природы, поскольку становление дает о себе знать "разрывами" и парадоксами в непрерывных, логически "гладких" рассуждениях.

Классическая линейная наука делает упор на операциональной функции языка, выступающего как «прозрачная» среда, которую следует освободить от "замутнений", привносимых естественным языком. С признанием "теоретической нагруженности" опыта, язык обретает качества прибора, от свойств которого зависит получаемая информация и за которым следует признать виртуальные свойства сопричастные становящемуся бытию, конституирующему себя как сущее лишь через взаимодействие со становящимся наблюдателем. Язык лишается прозрачности, хотя все еще остается гладким и непрерывным. Но чтобы язык стал «инструментом» работы с ситуациями становления, нужно предположить в нем наличие особой составляющей, маркирующей становление самого языка, который при этом обретает качества реально существующей «вещи», встающей между наблюдателем и природой. Язык здесь одновременно и принадлежит, и не принадлежит наблюдателю, доходя до тех границ, за которыми начинает действовать что-то иное, вбирающее в себя возможности становления. Под языком тогда следует понимать не только средство коммуникации, но и некие "порядки слов", выполняющие функции путеводителя или карты (Бенвенист), которая обладает собственной динамикой и с которой дóлжно считаться в том смысле, что она есть, что она вовлекает в себя говорящих, обладает собственными силами и влияет на предсказуемость поведения самоорганизующейся системы, вызывая, в том числе, и расходимость сценариев такого поведения. Тогда язык наделяется статусом промежуточной среды, или, используя терминологию Делеза, поверхности, где самоорганизуется понимание и имеют место необратимости, а сам акт наблюдения, предполагая упорядочивание реальности в каком-то ее фрагменте, ведет к хаотизации в других ее областях (В.Лефевр). Удерживая в себе как понимающего, так и объект понимания (упорядочиваемого и, одновременно, хаотизируемого другого), поверхность языка обладает качествами не сводимыми ни к качествам субъекта, ни качествами объекта. Такую поверхность можно назвать "миром без другого" (Ж.Делез).

Если понимающий наблюдатель и хаотизированный другой интерпретируются как эффекты проявления сознания, коммуникативного намерения, то само сознание в нелинейном мире проявляет себя как некий разрыв в языковых средствах выражения. Оно выражается в сбоях возможных способов выражения. Качеством, задающим язык как "мир без другого", выступает наличие у последнего свойств, независимых от ориентированной на познание деятельности – свойств, обеспечивающих ускользание языка от процедуры непрерывного прослеживания со стороны трансцендентального Я или когито.

Тогда, установка наблюдателя, которая позволила бы последнему воспринять язык как промежуточную динамическую среду должна быть ориентирована не на построение некоего нового языка, а на поиск особого движения в самом языке — движения, которое мы будем называть синергетическим,[4] или нелинейным. Поиск синергетического движения в языке не предполагает присутствия некой предсуществующей предметности. Синергетическое движение в языке не следует подменять и построением искусственного универсального междисциплинарного языка. Ориентация на синергетическое движение в языке — это ориентация на диалог и становление как онтологические характеристики познания. Само познание, рассмотренное в герменевтическом и постструктуралистском ключе, являет собой особый род коммуникации и предстает в виде коммуникативной философии.

Последнее обстоятельство говорит о том, что нелинейная онтология и соответствующее ей движение в языке предполагает наличие особой "синергетической рефлексии", когда концептуальный аппарат, претендующий на описание самоорганизующихся процессов, сам является результатом самоорганизации. При этом ситуация понимания в значительной степени зависит от того, как в каждом конкретном положении дел осуществляется становление целостного восприятия. Сам язык следует рассматривать как самоорганизующийся процесс, включающий в себя субъекта, который не просто погружен в язык как в активную нелинейную среду, но и телесно чувствует и мыслит в ней и посредством ее. Одновременно, в языковой среде можно предположить наличие таких состояний, когда происходит как бы блуждание по семантическому полю без выпадения в какое-либо структурированное образование. Именно так можно интерпретировать то положение, что "языковая среда — это мир без другого". Хотя, основным назначением синергетического движения становится обретение способности к продуцированию устойчивых смысловых полей.

Принимая в расчет наличие "самоорганизующейся промежуточной среды" (фрактальной зоны смыслостановления), можно выдвинуть гипотезу о том, что устойчивая понимательная связь с объектом оказывается возможной лишь при допущении некой конструктивной ошибки или конструктивного непонимания (Мамардашвили и Пятигорский), когда за самоорганизующимся объектом, предстающим, допустим, в виде изображения на дисплее компьютера, признается способность внесения в акт познания таких собственных детерминант и измерений, которые не редуцируются методологическими приемами. А это может означать, что объект сам "понимает" что-то, что он является непрозрачным для нас как внешних наблюдателей. Концептуально наличие такого рода ошибки фиксируется в признании за объектом исследования множества путей развития и в наличии точек бифуркации, предполагающих вероятностный подход к рассматриваемому фрагменту реальности.

В третьем параграфе «На пути к нелинейной онтологии» рассматривается возможный подход к описанию онтологических характеристик языка, обеспечивающих его выразительную функцию в ситуациях смыслостановления.

Расширяя положение Соссюра, о том, что в языке нет ничего, кроме различий, и используя рассуждения Ж.Делеза о стратифицированности знаковых порядков, можно предположить, что, "синергетически двигаясь" в языке, наблюдатель каждый раз пребывает в определенном "языковом состоянии", определяющем на данный момент способ применения языка и предполагающем разные коммуникативные модели.

Так, идеальный декартовско-лейбницевский язык (как регулятивная идея для формирования языка науки) ориентирован на состояние упорядочивания изначально заложенной в природе информации (синтаксическая составляющая языка). Качественные языковые особенности указывают на иные языковые состояния, характеризуемые, например, соответствующими тропами типа метафоры, где речь уже может идти об описаниях, апеллирующих, по Канту, к эстетическому общему чувству, причем речь идет о выделенности говорящего, о синтетической точке зрения, передаваемой через своеобразие метафорического ряда. Ценностный аспект языка указывает на состояния, завязанные на процедуры понимания, когда на первый план выходит схватывание того, насколько высказывание осмысленно. Во всех этих состояниях либо язык является предикатом бытия, либо бытие — предикатом языка. Но не выражает ли в том и в другом случае предикат нечто иное, нежели субъект?

Проведем еще одно различие в языке: различие между тем аспектом языка, в котором заключены все вышеупомянутые состояния, и тем, что не высказывается в языке, но, тем не менее, принадлежит ему как образующее условие всей его стратификации. Такую нейтральную по отношению к указанным характеристикам составляющую языка, которая изнутри ставит под сомнение возможность его абсолютной прозрачности, обозначим вслед за Делезом, термином "выражение". Причем выражение, будучи отличным как от того, что его выражает, так и от того, что им выражено, не сопряжено со смыслопрочтением именно потому, что смысл здесь еще не возник. Выражению в данной транскрипции можно приписать статус а-смысла, или а-смысловой реальности, которая проявляется в том сопротивлении, какое язык оказывает говрящему. Нейтральность а-смыслового выражения есть маркер онтологической плотности языка, демонстрирующей себя в нонсенсах, не только сообщающих языку эзотерический характер, но и являющихся необходимым условием существования языка. Языковые нонсенсы говорят что-то о языке с помощью самого языка, они показывают, что в языке есть нечто ускользающее от языкового оформления, но, тем не менее, принадлежащее самому языку. Речь идет о виртуальности невыразимого в выражении. Нонсенс — элемент языка, и вместе с тем он выступает как некое метаобразование в языке, без которого не может быть понято само функционирование языка как самостоятельной инстанции. Становящийся наблюдатель имманентен такой виртуальной составляющей языка, он уподобляется функционалу языка, язык же является нелинейной средой, компонующей наблюдателя.

Виртуальная компонента языка, включая в себя становящегося наблюдателя, самозамыкается и может рассматриваться в качестве автономной от всех конкретных языковых актуальностей. Язык обретает здесь своеобразную форму монадологической телесности. Виртуальные языковые монады являют собой неоформленные (но не бесформенные) элементы, взаимодействующие друг с другом, сливающиеся, разрушающие друг друга и формирующие более или менее устойчивые сочетания. Язык в такой модели предстает как активная среда текучих монад, а каждая монада выступает двойником нонсенса в виртуальной составляющей языка. Эту «среду» нельзя рассматривать объектно, ибо и объект, и субъект (уже предполагающие наличие функционально определенного языка и устойчивые смыслообразования) здесь не выступают в форме выражаемого или выражающего; они неразличимо пребывают в плане выражения. И собственно языковый нонсенс (например в виде логического парадокса) предстает тогда как первый шаг непосредственной выраженности и того, и другого (первый шаг в актуализации языка). Второму шагу (избавлению нонсенса от приставки "нон") сопутствует проблема понимания того, что имеется высказывание, к которому можно отнестись и которое может само к чему-то относиться. Искусство здесь состоит в том, чтобы синергетически двигаться по кромке виртуальности, когда понимание сопровождается непониманием, но последнее принимается как данность, в которой и нужно актуально двигаться, ибо на таком уровне еще нет средств для рационализации. Такое непонимание, которое выступает как позитивность, дающая начало некоему прото-диалогу, следует назвать конструктивным непониманием. Оно выступает как предвестник коммуникационной структуры, когда можно говорить уже о зачатках понимания, то есть, когда язык оформляется и, одновременно, происходит разделение на субъекта (владеющего актуальной составляющей языка) и объект (актуально описываемый языком). Но в отличие от понимания, в ситуации конструктивного непонимания мы имеем обширное поле актуальных движений, поскольку эти актуальности суть реализации виртуального. Когда же мы входим в понимающую коммуникацию, поле возможностей резко ограничивается, обретающие актуальность виртуальные монады вступают в устойчивые сочетания и обретают форму знаков. То есть, речь идет о самоорганизации смыслов, когда виртуальное множественное состояние языковой среды упорядочивается и обретает устойчивость, но устойчивость относительную, в основании которой лежит динамический хаос тенденций (трансцендентальный эмпиризм). Такие относительно устойчивые образования характеризуются параметрами порядка - знаками, выполняющими выразительную функцию. На втором этапе самоорганизации нелинейной виртуальной среды языка коммуникация осуществляется через взаимозаинтересованное непонимание (когда за парадоксальностью усматривается не просто бессмыслица, а некая тайна, требующая если не разгадки, то принятия себя как таковой). Взаимозаинтересованное непонимание - как необходимое условие диалога - предвестник возможных параметров порядка.

На третьем этапе формируются устойчивые знаковые структуры, апеллирующие уже к пониманию и к актуально действующему стратифицированному языку, когда нонсенсы-парадоксы уходят в тень и считаются помехами для коммуникации. Взаимонепонимание играет тут негативную роль и может выполнять функцию расшатывания структуры изнутри. Но такая негативность имеет императивный характер, тогда как скрытым образом она указывает на неустранимую внутреннюю неустойчивость образовавшейся структуры. Здесь может иметь место неконструктивное непонимание, когда все, что не вписывается в данную структуру просто отбрасывается или уничтожается за счет "естественного" функционирования самой структуры.

В Заключении излагаются основные выводы диссертационного исследования и подчеркивается то обстоятельство, что философско-методологические и онтологические импликации нелинейной постнеклассической науки не только существенным образом коррелированы со стратегиями философствования Ж.Делеза, но и обогащаются за счет привлечения ресурсов последних. И наоборот, идеи Делеза, рассматриваемые, как правило, в отвлечении от собственно естественно-научной практики, обретают новые концептуальные характеристики, будучи соотнесенными с постнеклассическими научными изысканиями.

Основные публикации по теме диссертации:

1. Философия и естествознание 80-х годов: новые диалоги и синтезы (в соавт.) - Вопросы философии, №3, 1988 г. (0,5 п.л.).

2. Классическая механика Ньютона и проблема самоорганизации в современном познании (в соавт.) // Ньютон и философские проблемы физики ХХ века, М., Наука, 1991 г. (1,0 п.л.)

3. От смысло-прочтения к смысло-порождению (в соавт.) - М., Вопросы философии, № 2, 1992 г. (1,0 п.л.).

4. Философия самоорганизации: новые горизонты (в соавт.) - М., Общественные науки и современность, № 3, 1993 г. (1,0 п.л.).

5. Синергетическое движение в языке (в соавт.) // Самоорганизация и наука: опыт философского осмысления, М., 1994 г. (1,2 п.л.).

6. Demokratiets skjebne i Russland. Refleksjoner over en arhundrelang diskusjon. - Norsk Utenrikspolitisk Institutt, Internasjonal Politikk, № 2, 1995 г. (1,0 п.л.).

7. От языка к смыслу (тело как посредник между бытием и ничто) // Философия науки, вып.3, М., 1997 г. (0,5 п.л.).

8. Синергетика смысла, или смысл синергетики // Онтология и эпистемология синергетики, М., 1997 г. (1,0 п.л.).

9. Смысл события (на фрактальной кромке безумия) // Событие и смысл (синергетический опыт языка), М., 1999. (1,0 п.л.).

10. Самоорганизация смысла: опыт синергетической онтологии - М., ИФ РАН, 2001 г. (8,0 п.л.).

11. Философствовать посреди // Послесловие к книге: Ж.Делез. Эмпиризм и субъективность. Критическая философия Канта. Бергсонизм. Спиноза – М., Per Se, 2001. (1,8 п.л.)

12. Свидетель зияния (к вопросу о "человекоразмерности" в науке) // Философия науки (выпуск восьмой) - М., ИФРАН, 2002 г. (1,0 п.л).

13. Синергетика и постструктурализм // Тезисы III Российского Философского Конгресса – Ростов-на-Дону, 2002 г. (0,1 п.л.).

14. Вычислительный эксперимент в контексте «трансцендентального эмпиризма» // Мiжнароднi синергетичнi читання пам’ятi Iллi Пригожина – Украïна, Киïв, 2003. (0,1 п.л).

15. Нелинейное естествознание и трансцендентальный эмпиризм // Нелинейная динамика и постнеклассическая наука – М., РАГС, 2003. (0,7 п.л.)

16. Вычислительный эксперимент и трансцендентальный эмпиризм Ж.Делеза // Когнитивно-коммуникативные стратегии современного научного познания – М.,Прогресс-традиция, 2004. (1,0 п.л.).

17. Когнитивно-коммуникативные горизонты синергетической парадигмы// Синергетическая парадигма.Когнитивно-коммуникативные стратегии современного научного познания. (0,8 п.л.)

Переводы произведений Ж.Делеза:

1. Логика смысла – М, Раритет, 1998 г. (25,2 п.л.).

2. Эмпиризм и субъективность. Критическая философия Канта. Бергсонизм. Спиноза – М., Per Se, 2001 г. (30 п.л.).

---